Одинёшенька осень

      Почти незаметно небесная тундра пожухла от стужи, безнадежно унося с собой мечты. В прохладном наряде Одинёшенька Осень, от печали о счастье в сетях паутины сомнений по стылым камням горной тундры ходила. Одиночества холод в объятиях скалам дарила и с бродягой Ветром повстречалась в одночасье. Невпопад едва заметный взгляд и старые чувства возникли меж ними в надежде, что вновь может вернуться прежние счастье.

      - Разве можно скучать? - спросил ласковым шепотом Ветер. - Дорогая, меня встречай!

      - Где ты блуждаешь? - шёпот Осени сыпался невпопад. – С тобой тепло и дружелюбно.

      В плену объятий прозрачного странника, затанцевала одинокая, холодная Осень, по губам растирая слезы. Чувствуя тёплое дыхание у щеки, начала движение, не смело, непринужденно наслаждаясь, рождалось желанье, кружится, всем сердцем влюбляясь. Вместе со счастливою Осенью закружились, обаятельно безумствуя, задорно увлекаясь, перелетные птицы и перелетные листья, малиновым цветом ласкали друг друга. С томным вздохом сердце Осени разрывалось в клочья. Хотелось тоже куда-нибудь лететь без ощущений расстояния, в обнимку с пушистой хвоей роскошного золота лиственниц. В сладости снов, дуновением лёгким соблазнитель Ветер, раздевал золотую листву и траву большими охапками. В радостном порыве швырял к ногам Осени остатки солнца, делая её милей и красивей. Лаской игривой чувств и эмоций зряшно кружил по кругу мягкие иголки золотистой метелью. Осень почувствовала себя летящей, была настоящей, от одиночества исцеляясь. В страстных движениях рисовала мечтаний отголоски и тайные желания. Осинки, сбрасывая листьями, мерцали, искрились, сияли, обнажая ветви и кору. В лазури голубой сверкали на солнце причудливо лиловый ягель, золотые листочки, багряный олений мох и алые брусничники. Жёлтые, красные по ветру вились пестрою стеной опавшие оранжево-желтого цвета хвоинки, ветки и листья. Летели без иллюзий расставания, золотой пыльцой игриво сплетаясь, образуя хоровод. Листопад играл со мхом в болоте сухом, заплетал кружева среди тени, солнца лучей и грез.

      - Мелко дрожу, - шептала Осень. - Смотрю вослед, замирая.

      - Не отпущу тебя, - навевал в сердце Ветер. - Попроси, удержу.

      Понуро, тихо, пружинил олений мох, поскрипывали оголённые стволы деревьев, стремительно увядала листва. Себя без остатка дарила, зачарованная Осень, беспутному Ветру бок о бок кружась. Сквозь Осени затухающее пламя сиротливо целовали сверху звезды с тихим надрывом зеркального листопада золотые осколки. Бился о скалы красным лицом обречённый багульник, в причудливом кружении слёзы роняя. Воздуха стало слишком мало, застонал грустно беспечный Ветер. В своей красоте покоренная Осень, чуть прикрыв глаза в нежном капкане, падала в последнем танце надежды. Не было смысла просить спасенья в лунной полночи. Когда начали гаснуть звезды, показалось, что пустой Ветер замер позабыв про чью-то дрожь. Опавшие листья зашуршали под ногами Северных оленей тихо кочующих мимо одинёшеньки Осени на заснеженные перевалы талой зари.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Дневная луна

      Осень перепутала обманные сны лазури, перемешивая тёплые мысли и чувства восторга от лунного восхода. Золотистый ягель дивным мехом красил горную тундру. С замирающим дыханием, стылые камни, с небом проснувшись, согревали теплом прозрачное утро. Тихо рождалось дитя луны долгожданная Росинка. Охлаждённая морось сизых туманов в ресницах Рассвета немела. Тускло и несмело, не тая, от ветра дрожа, Росинка развесисто и чисто бирюзой улыбалась.

      В капле Росинке на тоненькой травинке, нарядно вместился свет звёздочек, ясное небо, тонкие высокие облака, слабый ветер и чуть просвечивающийся сквозь уходящие сумерки первый лучик Рассвета. Они в гости приглашали ослепительно молочную подруженьку Луну. В изящном лунном свете капелька ярко и роскошно сверкала, светло-синими бликами ярко искрилась. Чудное творение словно слеза, всем своим естеством излучала лунных радуг обломки переживаний. В зеркалах Росинки осторожно и тихо лёгкая Луна не намокая, сделала глубокий вдох и взмах, за взмахом приземлившись посредине горной и небесной тундры. Дрожа на тростнике от счастья, почти на цыпочках капля росы умывала нежное лицо свежего Рассвета.

      - Ты блестишь? - спросил Рассвет. – От чего ладошки тёплые?

      - От счастья, - ответила Росинка. - Я поделюсь.

      Такой долгожданный Рассвет, забрав тепло, ускользал воровато, не смело, и лениво смешиваясь с туманной обманчивой мечтой. Холодное безразличие и равнодушие Рассвета ранило грустью озябшее сердце Росинки. Подаренный Рассветом прозрачный лёд греть сердце не мог.

      - Замерзаю? - стонала Росинка. – Изморозь покрывает меня.

      Прикоснувшись за край обычного льда, дрогнула одиноко в печали, с болью прятала стылые слёзы потускневшая Дневная Луна. К капле Росинки сквозь холод подкрадывался баюкая морозный сон. В промерзающей Росинке отсвечивала незамысловатая седина, как будто наяву свет далёких звёзд, движение луны и белесый свет. Сон белоснежный последних надежд, сгущаясь немой болью обжигал опустевшее сердце. Окутанная прохладой, прозябшая Росинка замерзала, медленно хрупкими гранями превращаясь в невесомый Иней. Серебряный воздух Рассвета звенел от мороза, игриво тундре щипал щечки. Оголённое золото тундры, вздыхая прохладу, медленно одевалась в пыль торжественно кружевную белоснежного Инея.

      - Чарующий блеск? - спросил Иней. – Искрятся лучики?

      - Твои объятья крепки, - ответила Инеем обвёрнутая Росинка. - Я в них оледенела.

      В жемчужно иглистых таинственных грезах печально пряталась Росинка. Едва касаясь дыханьем любви очарование светлых кружев сновидения, Росинка осознала, что счастье льется изнутри. Боясь спугнуть не осторожно, она понимала, что ожидание впереди. С Инея сквозными колко плетёными узорами они в дыханием одним становились едины. Сон им снился в чувствах неразделимый. Бродяжка Дневная Луна, сквозь хрустальные кружева Инея в небе бела дня, бледным украшением светилась, любовь дарила вновь. По ломкому тонкому слою кристаллов белоснежного льда кочевали сошедшие с тропинки никем не приручённые Северные олени.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Звёздочка зари

      Вечером на еще светлой небесной тундре в ярких огнях Вечерней зори, мечтая о счастье, обнимались с ласковой нежностью ночь и день. Солнышко олень склонялось совсем близко к горизонту, приобретал сначала желтоватый, а затем оранжевый и, наконец, красный цвет. Лениво прикасаясь к вершинам гор в плену давно забытых чувств, смотрел внимательно, не мигая на тундру, окрашивая на заснеженных склонах цветы в золотистые тона. В горной тундре золотисто-жёлтые краски лепестков распустившего багульника сменялись розово-оранжевыми и красными в окружении сводов трепещущих туч.

      Небесная тундра, внезапно алела. Пленённые загадочным мгновеньем облака вспыхнули ярким пламенем. Солнышко олень готовится к отдыху и ко сну, казался раскаленным красным шаром, и устало палил буйное сиреневое цветение маральника своим жаром. Вечный бродяга сердился, что ему приходится опускаться за червонный край ласковой горной тундры. Каждый лучик Солнышко олень плавно и медленно заводил за горизонт и небесная тундра переливалась невероятной красотой красок, то прозрачными, то густыми. Легкие облачка играли алым и карминовым цветом. Солнышко олень висевшее среди вершин гор, вдруг резко сползло за обрывистый перевал потемневших зубцов. Вечерняя заря, догорала в сумерках последними красками. Стерлись грани соприкосновений, исчезли границы сновидений в черноте и тишине. Над частью Вселенной зажигались и холодно мерцали высокие, безучастные ко всему первые звёздочки.

      Среди других меняющих лица звезд очень похожих друг на друга, росла маленькая яркая Звездочка, она мерцала и переливалась радужными искрами, улыбалась. Лучи ее становились все изящнее и длиннее, и наконец, превратилась она в самую настоящую яркую Звездочку Зари. По мере того как гасла заря, Звездочка становится все ярче и ярче, а когда совсем стемнело, она резко выделилась среди самых обычных звезд и сердцем вдыхая ночную прохладу, поплыла по своей звездной тропинке - красивая и сияющая. На пути Звездочки появился вольный странник Перламутровый метеор, блуждающий между недоступных звёзд во мгле. Прозрачно нарушив покой, не дыша плыл навстречу Звездочке с рассыпающимся сиянием мерцающим серебром. Они встретились лицо к лицу. Манила милая улыбка с отзывчивой, чуткой и с необычайно добротой душой. Смущенная Звездочка разглядывала лучистые и ясные тёмно-зелёные глаза редкой красоты. Светлая любовь и грусть, мечта и нежность ослепляли её зеркала зрачки.

      - Я рада, – заинтересованно спросила Звездочка. - И что ты хотел мне сказать?

      Тихо Перламутровый метеор, подвижной плазмой обнял Звездочку, улыбнулся и позвал ее с собой в волшебное путешествие по чудесной Звездной тундре. Звездочка полюбила Перламутрового метеора всей душой. Звездочка Зари чувствовала себя очень счастливой. Но Перламутровый метеор жестоко улетал с космическим ветром перемен. Все длиннее и длиннее становились разлуки и все короче и короче встречи. Надеялась, он признается, что был не прав, долго мотаясь по мраку, горько рыдая, покается. Покой воцарится в сердцах, свой счастливый приют обретая и они вместе будут беречь, и хранить переливчатый свет зари.

      - Ты подмигнёшь мне опять? - голос Звездочки совсем дрожал. - Просто обещал...

      Звездочка блуждающим взглядом умела прощать. Ждала метеора терпеливо и преданно, но становилась грустной, и свет ее медленно гас. Звездочка поднимала свои огромные заплаканные глаза и ждала, надеялась, что на следующую ночь Перламутровый метеор вернется, и станет судьбой. Сердечко Звездочки осветит он мягким светом и согреет от стужи. Одинокая Звездочка в бескрайнем просторе ждала долго, чувствуя боль проливая слезы. Блёкло светила и совсем не грела безразличная Луна. Пролетая час-другой, и она заходила за горные пики. В середине ночи Звездочка, в вымученном ожидании метеора, слабела от разлуки и в нескончаемых высотах не появлялась. Опустив глаза, в тайных мирах грез от придуманных ревностью мук глубоко скрывалась.

      Тёмная ночь постепенно отодвигалась. На востоке светлая полоска начинала брезжить, алеть и разрастаться. Гасли глазастые звезды в плавных переливах цвета блестящих облаков на фоне прекрасного цветосочетания. Туман обволакивал камни горной тундры. Сквозь ярко-малиновый снег на горных вершинах пробивались робкие лучики и мордочка Солнышко оленя. Тундра вдыхала свежий воздух. Утренняя заря разливалась по всему розовому небу, полыхала заревом. Медленно доброжелательный Солнышко олень вползал на горы, с новой нежной Утренней зарёй знакомится. Выше поднимался Солнышко олень, наполняя нежными красками и теплом небесную и горную тундру. В последнем ласковом целование, с нежностью тонкими линиями разлучались ночь и день. Утренней свежестью умытая в росах загоралась заново Звездочка, пробуждая надежды, что скоро с метеором будет вдвоем.

      По стопам уходящей прохладой ночи, перед мягким утренним рассветом, Звёздочка возвращалась в роли Звезды рассвета, смотрела в высоты и не давала вернуться ночным грезам. Небо совсем рассветало, исчезающими звездами. Красавица Звездочка рассвета все светила и светила вместе с Солнышко оленем, смотрела на яркие утренние зори в ожидании Перламутрового метеора.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Чёрный алмаз

      Скитаясь, осколки звёзд, белый свет небесной и горной тундры лезвиями чёрных угольков касались. Из вечной дрёмы времени чёрной ночи, скрытая в тайных мечтах, летела чернее сажи бездомная Птица метеорит. Её совершенною красотою была непроницаемая чернота. Выглядела предрассветная создательница миров Птица метеорит, как горящий чёрный алмаз, с пульсирующими отсветами сверхновым сердцем и длинным светящимся хвостом. Риза оперения звезды блестела, как белый камень, хотя на самом деле был черный. На пустой Земле таких изысканных алмазов с матовой чёрной поверхностью в природе не бывало, их рисовали словами. Небесный черный алмаз был огромной величины, и очернённая огранка у него блестела в непроницаемых лучах темнее тёмных планет и ночи. Приближаясь, голова становилась ярче, больше, ослепительнее, а дыхание горячее. Крылья радующегося встрече чёрного алмаза сорвались с небесной тверди, когда окутанное Лунной тенью в просторах холода дрожа Солнце, прочь укатилось.

      Птица метеорит, в кромешной темноте ураганом падая, ослепила и накрыла своим хвостом тайгу, тундру и скалы. Охвативший пламенем небесную высь огненный взрыв деревья в тайге зажёг, тундру обугливал, скалы горных пиков оплавил. С громоподобным треском ужасный пожар поглощал горно-таёжный мир. Языки пламени и клубы черного дыма поднимались в небо из-подо мха и ягеля. Небесное тело упало, разрезая рваные раны о вечную мерзлоту, ушиблось крыльями, хныкая черными перьями, издав вопль ребёнка, мгновенно подскочило и обратно вернулось между безумных звёзд в небо бурь. Металась, крича, удалялась вольная птица с бледным лицом прочь от капканов горных хребтов, чтобы мириться с собственной летучей душой. На глазах у всех звезд, на миг, сладостно забывшись, птица чуть-чуть не разбилась. Опалённая горная тундра, не угнавшись за искрой птицей, сотрясалась так, что лабиринтам скалам трудно было стоять на ногах. За обломки цеплялась, в испуге бродяга гром высоко поднял голову, увидел меняющее путь небесное тело, вспыхнувшее миллиардом абсолютно светлых солнц с тысячами мерцающих черных кристаллов. Необыкновенное сияние огнем зажгло очарование ярко-ярко рыжих глаз молний в окружении огарков гор.

      Всю ночь без перерыва, шёпотом глухо катился гром и бредил в притихшей путанице мерцающего горения. Раскаты сиротливо росли у проснувшегося грома, и они катились в пространстве хмуро огненной лавой, чтоб коснуться недосягаемых высот. Тихо падали чёрные перья на сугробы горькой боли и тёмную воду талого ручья. Опрокинутая перелетная Птица метеорит воспарив, неудачно запрокинула грустную голову, льдинками звездными дождем в небе плакала, изменою догорая. Из густо-чёрных глаз слезы на скалы порывисто падали иногда сбиваясь с путями жгучих линий молнии.

      Во мраке из поднебесья почти вслепую не сворачивая, нежностью прозрачно чёрные капли дождя следы чертили в замерших от счастья сердцах дрожащей тундры, росою звездопада кусочки Солнца зажигали. Ударами вдоль огарков толщи чёрного гранита длинные острые капли чёрного льда на звездочки крошились, переливами света смывали озноб, боль, тоску, исцеляя раны, рассыпались в золу. Покрытый чёрным льдом в избытке чувств могучий бурлящий ручей, изгибом нацелился на горящую звезду с чёрной чистотой. В бурлящей воде хрустальной, за обломки изморози цепляясь, в глубине блестящей пены не остывающим теплом жизнь пробивалась, необжитое обживая. В том месте, где упала Птица метеорит, из глубины бурлящего ручья не исчезло чудо дивной красоты. Без утраты внезапно засияли блестящие, как бездонные чёрные глаза в печали и радости, чуть тлея чёрные алмазы.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Дух Света

      Хитросплетенный амулет был стражем душевного равновесия, придавал нужные качества. Когда ранимый амулет капризничал, таёжнику необходимо было с ним подружиться. Таёжник проводил обряд очищения амулета и робко договаривался с духами природы. Развел костер и дал ему разгореться. Приковывали взгляд тлеющие жарко угольки под сонной поволокой медленно плавившегося зеленью неба с неподвижной Полярной звездой.

      - Солнечный Свет, с пространством сливаясь в единое целое, тебе доступны все миры горной и небесной тундры, явись во сне и наяву, - просил таежник. - Дай оберегу чудесные свойства, обогрей нас всех. Свои тайны раскрой и скажи, как жить.

      Последний луч Солнечного Света, мелькнул из-за краешка тундры. Таёжник положил в костер сухие цветы горного багульника. Глубоко вдохнул и выдохнул дым, в дремоте представляя, как остатный лучик проходил сквозь минувший дым и уткнувшись бликом вплетался в амулет, выводил все лишнее, скидывая суету, весь окружающий мир одухотворяя: тайга, тундра, небо, огонь, горы и снег оживали, сохраняя в себе самое ценное-души. Эти силы природы влияли на жизнь человека и могли помочь найти ответ, почему летом дни длиннее, а зимой короче. Представил таёжник, что с Солнечным Светом общается, как с близким другом, что нашел взаимопонимание. Почувствовал, что обретает знания, которыми обладал Солнечный Свет и желания поднимают его на уровень творца своей жизни.

      - В сиянии неба Солнышко олень взойди и улыбнись широко, тепло и красиво, - просил таежник, вглядываясь в бескрайний полуголый горизонт. – Почему ты, трескучей зимой постепенно поглощаешь день, почти не кочуешь над горной тундрой.

      - Зимой высокомерные молчаливые горы отворачиваются от нежного Солнышко оленя, и смотрят в морозных сугробах беспробудные сны, - ответил Солнечный Свет. - Северную гору накрывает чернейшего цвета тягостная полярная ночь в белом безмолвии снега.

      В обезумевших от гордости горах темно, как ночью, зимой тусклый день становится короткий, затягивая мглой небосвод. Бродивший по кругу Лунный медвежонок с чувством радости и страха, встречая холод, под коркой ледяной впадал в спячку.

      Наяву случилось чудо, с бледными духами метели наступала весна. Дни становились постепенно все длиннее и длиннее. Просыпаясь утром, таёжник сквозь просветы вершин снова видел быстрый и сильный, ловкий и неукротимый расцветающий Солнечный Свет. Долгожданный, родной Солнечный Свет любил слышать похвалу. Таёжник радовался его появлению и непременно расхваливал его красоту и блеск. Солнечный Свет растекался от счастья лаская всех, кто в нём нуждался. Таежник вдохнул и задержал дыхание, это состояние радости влилось в сердце, оставляя немножечко места для чуда.

      - Солнышко олень не уходи за горизонт, свети весь день, - просил таёжник. - Шагая в новый день, улыбаясь, поднимаясь на вершину горы, пусть наступит нежное утро, спускаясь с вершины, меркнет закат, принеси снова вечер. А за ним покой и ночь. А за ними прямо в глаза издалека пусть летит утренний свет

      - Вспоминая радость Солнечного Света, горная тундра вращается вокруг лучистого Солнышко оленя, - с гордостью произнес Солнечный Свет. – Летом, далеко-далеко, на краю горной тундры, мудрая Северная гора кланяется ласковому Солнцу. И она больше освещена, там круглые сутки солнце светит, от неё падают на тундру четкие тени. Горная тундра очень большая и поворачивается к Солнечному оленю то одной свой стороной, то другой. То молчаливой и угрюмой Южной горой поклонится, то Северной за ними меняются тени. Караван ледяных вершин в сизую даль склоняется ниц, и меняются по очереди лето и зима.

      Солнышко олень садится, тени горных силуэтов удлиняются, днем укорачивались. В седловине между гор у ковша Большой Медведицы, в видениях, будто наяву гладил Лунного медвежонка нежно меховой лапкой бессонница Солнечный Свет.

      - Прости, что разбудил, прости, - из берлоги будил ласково Солнечный Свет. - Беззвучно уходит тьма дремлющей ночи, проспишь одинокий рассвет. В заснеженных далях тебя ждет Солнечный олень.

      Резали небосвод пики вершин, возвращаясь в бодрящую явь. Амулет был чувствен и ярок, давал уверенность, позволяя получить доступ в тонкий мир Солнечного Света, сжигая прежней сонной жизни все грезы. Вдруг вспыхнувшим внутри светом, стало в таёжном теплом сердце светло. Таежник хотел себя найти, хотел сам с собою побыть. Только лишь на миг любопытный Лунный медвежонок коснулся величавого Солнышко оленя. На подтаявшие сугробы издалека наползла необычная тень затмения. Под ореолом и мерцанием звёзд Лунная тень на белесой тропинке была как-то невпопад очень большая-большая. Накрывала полностью бессмысленность не пройденных перевалов и белых оленей горной тундры. Лунная тень бежала за Солнечным Светом, вдогонку. Отталкиваясь от вершин гор, путаюсь в снегах, Солнечный Свет мчался за темный горизонт, от себя далеко не отпуская Солнышко оленя.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Бродяга счастье

      Ходило-бродило кочевое бездомное Счастье по таинственным глубинам горной и небесной тундры на мир огромный смотрело хрустальными зрачками радостно и нежно. Ощущение себя в возвышенной бесконечности одинокою, чудное создание случайно встретило на запутанных тропинках унылых таежных кочевых оленеводов, охотников промысловиков и собирателей лекарственных трав. Не умели его принять люди, сомненья сердца жёстко грызли. Не умели слышать биение его сердца и хранить дивные мечты. Грустные таежники верить в счастье давно перестали и прозябали в чарах недосмотренных снов, вереницах видений и страдали в тихих воспоминаниях. Бесприютное Счастье не уходило, неощутимо сопело, очень долго по тундре, тихой поступью юной зари что-то искало, смотрело в глаза и прогоняло остатки страха, а улыбки дарило.

      На горном перевале у жилища духов, очарованное хризолитом небес, обернулось незримое Счастье Солнышком лучиками озаряя, отступили ненастья, житие удивленных таежников согрелось, они стали кочевать на гораздо более значительные территории, оставляя каменные пирамидки, стоянки, наскальные рисунки.

      В суровом пространстве таежных белков у стойбища осеннего тумана, обернулось Счастье дымом от костров, развеяло белый пепел уныния и подарило таежникам мудрое участие, внимание и терпенье.

      Горного острия золотистого склона опустилось Счастье на путеводную тропинку, что вела в трясину топкого болота. Обернулось Счастье надеждою, исчезли все печали, и таежники запрыгали от радости, любовь в их сердцах поселилась, тундра заблистала красотой и свежестью таежного утра.

      В тайге с прилипающим вязким туманом обернулось Счастье охотничьей удачей, и пушной промысел удавался.

      В горной тундре сиянием льдов мечту напоминающую, обернулось Счастье оленем, забыли таежники о лени, они всю свою жизнь в трудах стали проводить, и ничего не требуя взамен.

      У косого брода с шумным порогом обернулось Счастье Весною, и у рожденных для кромки неба и земли таежников, распахнулись к созвездиям нежные души, ощупывая верный путь из тысяч тропинок.

      Под засыпанными вечным снегом вершинами обернулось Счастье созвучным Эхом, и в суровой и леденящей красоте таежники услышали голос горно-таежного мира в котором живут одушевлённые существа, населяющие настоящее, кочующее, свершающееся, сущее.

      В растворяющим пространстве вечном времени гор с прилипающими синими небесами обернулось Счастье багульником, и молочные туманы снов опустились хрустальным дождем улыбок переплетающихся с причудливым рисунком снега горной тундры.

      У гольца до блеска омытого талой водой, в лоскутках матерчатых цветных ленточках превратилось Счастье чистыми мыслями и простыми желаниями, в звездном ливне чувств увидели отражение небесных зеркал и сочинили мифы, объясняя устройство мира, и нашли в нём своё место в гармонии с природой.

      Вдыхая грудью глубины синего неба, в узелках амулетов обернулось Счастье верою в чудо, щедрым жаром согретые обереги стали в трудную минуту охранниками сердца.

      - Живое Счастье осталось кочевать с таежниками, - объяснял старейший таежник сюжет, передаваемый из поколения в поколение. – У Счастья, появилась семейство. Тесно стало радости, свету, теплу в юрте на высокогорной тундре. Близкое Счастье-то кочевое, очень большое!

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

Невидимка эхо

      Грани синих острых белков царапали летящие облака. Посреди врастающих в бескрайнее небо горных пиков играющих бликами космических границ льда и неба, было тихо-тихо. Ветер не постоянной жизни летел по тропинке заросшей золотом лепестков кашкары и можжевельника. Ветер, петляющий вдоль краешка пустого обрыва, задумчиво повис и неотрывно смотрел на серо-голубые вершины гор. Здесь жило Эхо в тихом заповедном месте среди духов гольцов, наслаждаясь суровой и леденящей красотой. Ветру в тишине так трудно было угадать, где оно парило, не касаясь гор. Возвышенно прекрасное серебристое Эхо иногда Эхо пугливым привидением застенчиво пряталось в расцветающих белоснежных цветах в окружении влажной тумана мглы за угрюмыми скалами или грелось на теплой солнечной прогалине.

      - Эхо! Звучное Эхо, покажись, - спрашивал звонкий Ветер, ища понимание. - Где ты, одиноко бродишь в горах. Внемли, без обмана.

      - Ты подобен смеющемуся солнечному зайчику розовых рассветов, - Эхо не сдержало счастливый вопль Невидимка эхо. – Стесняясь, прячу звучащие всплески чувств, в туманы.

      - Эхо! Рад встрече, - с облегчением вздохнул Ветер. – Ты породила невысказанность чудес переживание.

      - Вне слов ожидание,- ответило Эхо. - Желание.

      Послушное Эхо всегда отзывалось в восходящем золоте солнца и очаровании луны. От счастья удивленное Эхо звучало выше туманов и сновидений отражением кочевого мира. Ответное Эхо, появляясь в прозрачности лазури неземной неба, как параллель в вечность. Мечтательный романтик Ветер разговаривал с восторженным Эхом. Сначала он рассказывал вслух свою историю и радовался дружеской беседе с летучим Эхом. Нежное Эхо, как сладкая грёза появлялось поговорить не показываясь на глаза, а отвечало на добро добром. Дружное Эхо хранило отголоски сказанного. Чуткое Эхо катило слова Ветра по ущельям просторным к потускневшей бирюзе дальнего края Восточных Саян.

      Ветер льдистых скал могучий и стремительный ввысь звал за собою. Его песни сказкой казалась.

      - Эхо! Легко мне здесь дышится, - с облегчением вздохнул Ветер. - Вместе парим над горами.

      - Сюрпризы слышатся, - отозвалась горная страница. - Дыханием горячим отогрей.

      Горный Ветер громко штормил и свистел над ущельем, обещая праздник, Эхо не молчало, нежно повторяло из ниоткуда его чувства. В блеске радости незримое Эхо, тихо песням новым горного Ветра вторила. Врываясь в радостный долгожданный звук с луны дыханьем сумрак слился. Звёзды умилялись с небом, А горы под ногами кружились. Ветер вдруг почувствовал сильное желание слиться с этим чудом, нежным подобно сладкой грёзе. Судьбу без конца искушая, страстями кипя, тратил Ветер силы, его ласковый голос только сливался с невесомым Эхом, заполняя суетой высокие скалы. Бесшумным тёплым шёпотом растроганное Эхо твердило.

      - Эхо! Давай смеяться от счастья вместе, - надеясь на взаимность, громко просил Ветер. - Вместе звучать интересней. Мы горный мир дремучий по-новому озвучим.

      - Милые сердцу уголки озаряешь, - улыбнулось Эхо. - Я купаюсь в теплых переливах твоих слов певучих.

      Распахнув навстречу объятья, внятно откликалось Эхо, рассыпалось смехом. Чудо за чудом вторило взрывами. Эхо смеялось, искрясь в тишине. Порыв за порывом, в мечтаниях наивных тугой Ветер, сорвавшись, ловил разнеженное Эхо, упорно стараясь щекой прильнуть. Пугливое Эхо, в какой-то истоме объятое Ветром, не ответило. Его нельзя было поймать, набегавшись, обновляясь, летало за ним. От потаённых предчувствий Эхо обручённая с Ветром, тихо таяло.

      - Эхо! Пленяю твою улыбку без смущения, - сказал Ветер. - Незабытый отголосок напоминаний.

      - В желанном сне отражение, - вторило каждый звук, нарастая Эхо. - Я только голос, спорящий с забвением.

      Серый сумрак внезапно исчез в безмолвных подножьях целебных гор. Грани синих острых белков бороздили искорки звезд. За слова свои всегда в ответе Ветер, осознал свежую весть, мысли Эхо нельзя ему прочесть. Манила Ветра безграничная свобода Эхо, нрав её изменчивый. Дуновением свежим Ветер искушал просторную дребезжащую даль. Жизнерадостное Эхо почувствовала не покой. Тоску, одолев и сомненья отбросив, Эхо разноголосицей свирелью звенело. Хранило надёжно бережную память непостижимую, среди пиков далёких гордых Саян, не покорное Эхо легко дышало, смешную песенку пело.

      - Эхо! Замолчим оглушительно громко? – спросил притихший Ветер. – В мучениях, скучно.

      - Отклик на твой зов созвучный, - сладкозвучно ответило Эхо. – Мы бесконечно связано неразлучны.

      Капризный властелин сердец Ветер говорил лишь тогда, когда есть, что сказать и внезапно трепетные чувства унёс, оставляя прелестное прошлое и память. Мечтания кончились разом, студёною пустотой заиграл туман. Оклик услышав, камни слезами застукали. Многократно прозревшее Эхо долго искало голос, которым дорожило, слушая биение сердца, отчаянно аукало. Гулкое Эхо, не меняя чувств надеждою тонкой, голосило, не утихая нескладно плакало, изменяя грёзам и приметам мелких и крупных бриллиантов звезд в объятьях темно-синего неба, училось в этом бесприютном мире жить.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария