Зелейник

      Звонко хрустели оленьи копыта, топча белоснежный наст и синюю слякоть наледи. Запоздавшая весна пришла с радостным взором, влажным блеском и искрами на проснувшейся хвое. Кедровый стланик снимал белые шубы невесомым ощущением с небес солнечных лучей прикосновением. Таял слежавшийся снег на вершинах гор, а бурные ручьи устремлялись в повеселевшие низины, пронзая брусничный покров ягельных просторов. Отвесные скалы вспыхнули алым туманом багульника, а с кромки льда перелётные птицы смотрели в полыньи бирюзовыми глазами. Поля первоцветов загорелись на фоне лазоревых вершин и с громом весеннего дождя уступили место ковру разнотравья. В изумрудной зелени напитавшихся влагой лугов, проступили пятна цветов фиолетово-красного оттенка - оживившегося Маральего корня.

      Травознатцы передали зелейнику по имени - Шаман поучительные шутки о чудесных растениях, спасающих от недугов, продлевающих жизнь, дарующих молодость и силу. Под солнечным одеянием и звездным платьем на вершинах гор благоухая, растут нежные травы и хрупкие лепестки, в каплях чистой росы - зелёное сокровище Хозяина гор. В лунном свете звёздное золото небесного разума, от лепестков до корней наполняет цветы целительной мощью. Чудесные цветы иссекают без следа недуг и дарят чары долгой жизни и радость силы. Найти их в горах непросто, только порядочный и терпеливый человек, способный поступиться личной выгодой ради спасения других, преодолеет трудные поиски в правильном пути - определяя счастьем хождения.

      Туманные видения избежать старости и найти выздоровление вели бродячего человека по скальным осыпям, моховым болотам и таёжным дебрям. В разрыве вечности и небытия, верил он в чудо вечной молодости, в возможность избавить людей и животных от неминуемых болезней, которые не мог вылечить шаман. Брёл по крутой тропе, перебираясь с перевала на перевал, любуясь бескрайними просторами, а утром вставал и стремился к недостижимому горизонту. Вдохнув звенящий воздух, испив чистой воды, зелейник смотрел на цветы и расспрашивал травознатцев о волшебном корне. Они не смеялись над чужими мечтами похожими на сны с необычными надеждами. Травознатцы лечились отваром хвои кедрового стланика, а смолой заживляли раны, но знали, что в поиске чуда можно получить душевные ссадины шаманской болезни, оказаться непонятым и брошенным, но это единственный способ почувствовать сущность жизни. Не жалуясь на страх заразы, понимали, что любую болезнь легче предупредить, чем лечить. Мудрые звери, обособленно жили в ущельях и на скалах в объятиях неба, сообразно состоянию заботились о состоянии тела. В суровой природе, звери питались растениями и от них получали необходимую силу. Олени и хищники укрепляли и закаляли организм снежными, воздушными и солнечными ваннами. После раздумий зелейник решил, что цветок растет в истоках ручьев у тающих ледников, где в воздухе разлита созидающая мощь жизни.

      Травознатцы из коры кедра – поцарапанной лапой медведя делали дымокур, мягко изгоняя простуду без побочных осложнений. Дух болезни, вселившийся в печень - вытесняли отваром ягеля. Бронхит исцеляли настойкой медвежьей желчи. Были уверены, что в древности люди могли жить вечно. Мечты приходили в пришлые сны, что целебный цветок зародился от удара ослепительного огня молнии в живой поток прозрачного ручья, текущего по золотым жилам гор. Неистово ревущая вода иссякла, а на жжёных золотых россыпях сердца горы, куда угодила гостья из поднебесья, появился росток, вобравший в себя, чудесную силу зелёного золота. Огонь небес и драгоценности гор текли по нервам цветов, листьев и корням сильной травы и она дарила мечты достигнуть бессмертия и вечной жизни. От чудесного цветка исходил светящийся блеск - излучающий жизненные видения. Цветок любил крутые золотые склоны гор и прекрасно чувствовал себя у холодных ледниковых ветров. Предпочитая освещенные солнцем места, отлично переносил морозные зимы. Кочевые охотники прозвали траву Корнем жизни, так как заметили, что им животные лечат себя. Быки оленей и лоси выкапывали корни копытами и съедали в период гона. Сплетая рога и шаги в лунные тени, от напряжения выжигали чувства и падали на колени разбитые и изнеможённые. Наевшись Корня жизни, олени обретали силу Хозяина гор, обновлялись после тяжелых нагрузок и излечивались от ран и недуга. Старожилы использовали корни при лечении различных недомоганий, а рецепты передавали из поколения в поколение. Пришельцы приносили повальные болезни, а шаманская звезда указывала тропу исцеления, но со временем позабылся завет о поисках бессмертия и оживлении.

      Не оглядываясь назад, зелейник надеялся вернуть в горы Саян утраченный дар вечной жизни. На свой страх и риск в одиночестве отправился по тропам добывать Корень жизни. Поднимался по узкой тропе через каменные лабиринты в вершины гор. На широкой седловине перевала разделяющего долины рек, вечернее солнце, уходящее за горные пики, окрашивало цветы в розовый цвет, а у края ледопада, усеянного множеством камней, зелейник нашёл одинокого оленёнка-сиротку поцарапанного лисицами. Был оленёнок настолько слаб, истощён и испуган, что не мог поднять голову. Зелейник приготовил отвар из Маральих корней и по капле вливал в рот малышу, а сгустком сока смазал раны. Через несколько минут оленёнок вскочил на ноги. Словно буран побежал по горной тундре, перекатывая огромные каменные валуны – вплетая тропу в узоры камней и в звёзды Млечного пути. Ласковым именем -Буран рогача утихомирил зелейник, убедил направить обретённую силу семи облаков-небес в полезное русло. Детёныш вырос сильным оленем и преданным спасителю, помогая в путешествиях. По горам носил тяжёлые вьюки с лечебными травами, взвалив их себе на спину, а зелейник не сломался под шаманским голодом, мучившим вначале хождения.

      Горы тянулись к россыпям созвездий, а полные сердечных раздумий звёзды падали на вершины. Зелейник брёл вслед за оленем к очертаниям далёких хребтов с пятнами снега, а вошёл в угодья кочевых таёжных оленеводов-охотников. Встретили его радушно и подарили дорогие корни, не беря ничего взамен. Понимали - поиск собственного пути укрепляет жизнь. Раскрыли целительные свойства сибирского Корня жизни охотники, во время перекочёвки за стадами северных оленей. Они заметили, что уставшие животные с жадностью поедали чудесные стебли и корни, после чего легко убегали в вершины гор. Оленята забирались в целебные заросли, наливались силой от смолистого аромата. В осевшем снегу олени с жадностью кушали побеги вечнозелёной подснежной зелени. Олени грызли грибы, растущие на берёзе - чагу, кору и мелкие ветки осины. Замечая самолечение животных, кочевники учились природной медицине и утверждали, что от измора сибирские травы использовали воины Чингиз-Хана. Маральему корню монгольские ратники обязаны выносливостью и силой. Травники Золотой Орды называли его корень-силач. Воитель, набравшись сил от маральего корня, мог вырывать из земли деревья голыми руками и долго жить, силу, здоровье, крепкий дух и ясный ум сохраняя до глубокой старости. Скакуны воинов любили это кормовое растение и не знали утомления. Дыханием очищали моровое поветрие и дальше, дольше, быстрее обгоняли опустошающее стойбища. Трава увеличивала продуктивность лошадей, ускоряла рост жеребят, повышала сопротивляемость к непредсказуемым заболеваниям.

      Зелейник искал эликсир вечной молодости, а не долгой жизни. Таёжники разводили оленей и разбирались в растениях: где растут и когда созревают. За маральим корнем ходили один раз в году. Было в нём что-то от волшебства - замедлял он старение, но снадобья вечной жизни они не нашли. Зелейник запомнил их золотые слова, чтобы быть здоровым и прожить два века - надлежит больше смотреть на текущую воду, зеленую траву и снег на вершинах. Шёл по горной тропе в поисках корня, дарующего бессмертие. Осталась позади тайга, а выше и круче становится подъём, а Зелейник не прощался с мечтой. Ноги спутывала карликовая берёзка, кустарник саган-дайля и болотная топь, но впереди загадочно белели белоснежные пики гор. Трещины скал обманывали, утомлял путь по камням, качающимся под ногами. Одна тропа давала силы к заветной правде, другая - остужала. Не сдаваясь невзгодам, страху и тоски, встретил беженца от опасности заражения. Путник рассказал о старце, который ставил себя в надзвёздный центр и общался с духами желая возвратить утраченную молодость. Потеряв любовь, под бой бубна и треск грома пробивающего свод десятого неба старик лечил лихорадку, но впустую тратил сумасбродную жизнь. В рыданиях не искал причины страданий и не думал о душе. В погоне за соблазнами ослабел, привык к унизительной болезни, опирался на тальниковую палку и волосы на голове не сберёг, но он знал, что нужду в целебных растениях звери невольно чувствуют нутром. В зависимости от того, каких веществ недостает организму, кабарга, лось, олень или кабан выбирали корм. Опираясь на опыт животных исцеляться - специально наносил раны диким зверям, чтобы по кровавому следу животных-врачей набрести на исцеляющие заросли Корня жизни. Загрустил Хозяин гор и не пожелал помогать жестокому и коварному человеку с душой зверя. Раненые животные до ночи водили коварного старика по камням и буреломам, а почувствовав удачу - внезапно бросились с обрыва по водопаду в бурную шаманскую реку. Упали в минеральную воду, где медведи, волки и лисицы отдыхали в лечебной грязи. Не испугались немощных зверей, а душевные раны и увечье тёрли о камни поросшие мхом и питались травой. Звери и птицы жевали корни, пили целебную воду и купались, отдыхали, валяясь в глине - исцеляясь. Седобородый зверь, собрав последние силы, не прекратил погони, а с удивлением увидел, что Корень жизни и вода источника залечила телесные повреждения животным. Податель полноты бытия дал зверям новые силы подняться на вершины. Старик был поражен силе Корня жизни исцеляющего болезни ветра. Звезды на небе зажглись, а уставший старик позавидовал цветущей скале, по которой текла таинственная удача. Страждущий зверь выкопал Корень жизни и в воду бросил мелкую стружку гиасада. Хариус неожиданно зашевелил плавниками и поплыл на скалы вверх по водопаду. Старец окроплялся соком чудесного корня, вырываясь из когтей болезни и почувствовал - нему вернулись силы. Умылся падающей со скалы струёй и жадно разжевал корень, глотнув чудесной влаги, к нему вернулись молодость, свежесть, а на голове выросли волосы. Безумная жажда быть всегда молодым заставляла смаковать корни, запивая бурлящим потоком, зачарованно обрекая несмышлёного нарушителя запретов на вечную молодость, от которой нельзя избавиться. От удивления он забыл обратную тропу в родовую колыбель и заплакал как малое дитя, не знающее меру желаниям. Заклинал вечную молодость, а поживился разочарованием. Следом за неосознанно идущим по пути в страну без возраста стариком, без отдыха брели его духи-сородичи. Бережно взяли душу больного - зная, что просящая очищения мысль - быстро летит. Подняли одержимого на порог вершины горы просить прощение у пострадавших животных, но с чумной щели десятого неба стаей птиц налетела моровая буря, не давая осуществить раскаяние.

      Осознал зелейник, что в разгул мора нельзя быть надменным, вспыльчивым, лживым и корыстолюбивым, а немедленно оказать помощь страждущим. Снежные пики пронзали облака, а яркие цвета меняли цветущие склоны. Матушка с оленёнком паслись на молодой зелени ягельного перевала. Неувядающий цветок под снегом засыпал на время, а олени ожидали росточки. Переглянувшись, оленёнок намекнул человеку, что рядом большой зверь. Зелейник повернул голову и похолодел: рядом во весь рост стоял медведь по имени – Небушко. Мотая лохматой головой в разные стороны, разбрасывал белую слюну из полуоткрытой пасти. После зимней спячки, обессиленный и голодный зверь выкапывал растение Медвежий корень и поедал, словно кусочки сердца горы. Фыркая, не кидался в поисках пищи, а собирал корешки. Медведь смешивал разжёванные корни растения со слюной и наносил пасту на шерсть, чтобы избавиться от насекомых и успокоить зуд от укусов. Наевшись, медведь опуститься на все четыре лапы и побежал в кедрач участвовать в медвежьей свадьбе. Травник подмечал повадки животных и осторожно проверял силу растений при лечении слабых. Результат оказывался удивительный. Чахлые звери пили целебный отвар из этого растения, обретали силу медведя и избавлялись от болезней. В поисках снадобья, обладающего свойством омолаживать и продлевать жизнь до бесконечности, методом проб и ошибок травник изучал разнообразные растения, останавливал массовый падёж оленей.

      На суровых вершинах росли цветы, а на них опускались звёзды. В холодном тумане среди ледяных скал цветы превращались в зелёное золото. Цветы, колыхались от гранитных стен до надзвёздного неба. Уходя от свирепой погони – звери укрепляли души-судьбы, нити жизни через травы. Цветы похожие на звезды и несущие бессмертие сохраняли рецепт эликсира жизни. Солнечный луч и роса с лепестков совершали чудо. В уютной лазури хотелось просто жить наперекор стихиям и заразам. Человек не шутил с природой, а понимал - безграничная любознательность это начало. Не осмелился испить эликсир зелёного золота и обрёк себя на вечные изыскания. В поисках цветка нескончаемой жизни, во сне и наяву он чувствовал прилив сил и подступающее наказание. Животные, продлевая жизнь, в отражении воды шаманской реки видели себя неизменно молодыми. Животные не находились под влиянием времени и не давали покоя зависти. Люди хотели, чтобы молодела душа, светлели мысли, а из сердца уходила тяжесть с помощью силы зелёного золота, не стараясь найти ошибки и причины мучений. Меняя распутное тело, влияя на чувства и мысли, страдая от боли - чистоте люди учились. Зелейник по имени – Шаман жил надеждой, что пройдя путем мудрости, Всемогущие духи научат людей жить вечно.

      Русин Сергей Николаевич

      Читать книгу "Ловец Солнца"

      Моя Тофалария

Путник Вечности

      Промысел охотник начинал с первым снегом, в начале октября, а продолжал до конца декабря, когда снеговой покров становился непроходимым для собаки. Перед отёлом оленей, откочёвывал в вершины гор, в места весенних стоянок. После рождения оленят доил важенок и заправлял чай оленьим молоком с мятыми ягодами. От нападения оводов перекочёвывал к снежникам в обдуваемую ветрами горную тундру и делал дымокуры. Использовал колодки, удерживая неподалеку телят и важенок. Оленей не забивал, а бережно использовал их для езды верхом и перевозки грузов вьюком. Выслеживал диких копытных, питаясь мясом, сваренным в подсоленной воде или жареным на палочках, воткнутых в землю у костра. Всегда уравнительно делил добычу среди жителей стойбища. Основной доход получал не от продажи мяса, а от пушнины, добытой с помощью оленей. В обмен за пушнину всё товары восполнял. Добывая охотничье счастье, ухаживал за оленями, выпускал их во время остановок на вольный выпас и вылавливал перед отъездом на другое место. Встречаясь с диким стадом, прирученных оленей уводил, чтобы не сбежали с дикарями наслаждаться мерцанием звезд. Делал затеси на деревьях. Ветка, засунутая вершинкой вверх, обозначала, что ушёл по насту спасать оленей от хищников. Ветка, брошенная на следах, запрещала идти в этом направлении. О приближении штормов и опасных явлений олени предупреждали таёжника заранее. Ослабленных оленей подкармливал и лечил, берёг, как глухарь бережёт свои крылья. Со стадом кочевал по местам гона и промышлял соболя - не сходя с оленя. Кабаргу бил попутно. Приспособившись к повторениям оленного календаря, не человек приручал оленей, а олени приручали к себе таёжника. Оленей практически не перегонял, они сами увлекали кочевать по припорошенным искрами звёзд изгибам широких объятий горизонта, а таёжник следовал за ними. После оседания кочевников и расширения применения других средств передвижений, уход за стадом и использование по бескрайним снежным хребтам гор этого живого вездехода продолжал. Олени перевозили туристов и их груз, исследователей-путешественников. Вечное кочевание вместе с оленями по огромным территориям тайги отражалось в культуре, обычаях и понимании сути. Соблюдая установленные правила, оказывал должное уважение оленям, а сживаясь узором со светящейся звездной пылью на искристом снеге лишних слов не ронял.

      Тайга дышала полной грудью, а звездное небо восхищало великой тайной. Таёжник желал узнать больше о деяниях далёких светил. Посещая вершину снежной горы, спрашивал далекую и близкую Мать звёзд находящуюся в созвездии Малой Медведицы. Звезда - вместилище сильных душ светила неподвижно при суточном вращении звёздного неба и в холодной мгле невесомости была удобна для опознания местности. Направление на неё совпадало с направлением строго на Север. В самые долгие ночи зимы, казалось в таёжном краю - больше не будет рассвета. В ловушке новолуния таёжник улавливал звёздный зов душ, спутывая тропинки, отрешался от всего земного. Небесная прорицательница толковала миров воспоминание, будущее, даже подсказывала мелодичные напевы. До боли бессонные ночи, затухающий мир закрытых снегом перевалов погружался в подавляющую волю густую темноту. В ознобе поворота от постепенного удлинения ночи заснеженные кедры, одиноко растущие на стенах скал, превращались в странные существа в чередованиях белого и чёрного цвета. Лишь отблеск ненадолго показывающего солнечного кусочка над суровыми пиками гор напоминал о том, что когда-то испугу придет конец, а таёжник преодолеет тоску бесконечного холода. В длительное отсутствие дневного света сознание устойчивого человека не выдерживало, что он сможет пережить затяжную стужу и сказывалась на общем самочувствии. Под вой метели и кружева злой пурги время замерло, сердце сжимала окоченелая тоска и безобидная лень, возражая судьбе. В суровое и снежное время животные и люди страдали от бескормицы и ожидали окутанные загадками начинания. Морозные дни чередовались, а тревога, бессонница, страх, ощущение, что перемены к лучшему невозможны, никуда не пропадали. Блеск глаз отражал неизбежный мрак, а потерянные мысли скликали звёзды к изменению безнадёги - лечить от надлома и напряжения душу.

      Устав от повседневной и бездушной суеты душа птицей билась внутри и искала в небе холод светил. Непохожие звезды, прикасаясь к затишью вершин, оступались и сгорали в невидимой, как боль пустоте. Оставался живым тот, кто видел небо, даже если пар тёк изо рта сквозь холод искристым шуршанием, а в голос врывались ноты. Монотонно напевая песню о неподвижной Матери звезд, с помощью криков-заклинаний входила душа в чудесное забытье. Становился почти невесомым человек и бежал от себя самого. Подхватывая мотив и начиная послушно двигаться в такт музыке, закрыв глаза, в грёзах полностью удалялся от ледяного и стылого таёжного мира, не мешая чему-то хорошему случиться. Таёжник, выполняя повеления, приходящие извне, в томительной тоске тихо бил в бубен полога чума и ритмично похлопывал в ладоши, отмеряя звёздное время, выдумывал сновидения. Независимо от собственного желания, копировал действия оленей и пел не своим голосом на языках диких животных и птиц. Олени и люди имели одно доброе начало и являлись очень близкими друг другу, ведь сердца их были из звёздного мира. Перед внутренним взглядом душ возникали вспышки света и воспоминания, переплетаясь в вымысел и быль.

      Звёзды кружились во мгле, по печальному кругу вокруг спасительного мерцания Полюса Мира в невероятном танце и вторили песни, улыбались и завораживали. Наполнялось небо лучшими звуками дивной музыки поющих душ. Ласково долетали чудные мелодии на Землю. Олени собирали все прекрасные интонации, которые были сыграны планетами и расстроились. В чарующих звуках не хватало небесной сладости. Олени желали услышать некий поэтичный зов мудрости о зарождающемся лирическом чувстве, напоминающий биение любящего сердца. Голос Матери звезд плакал о своём одиночестве и мягко, издалека сердца тревожил и тянул идти за неё. Она умела звать чудесной чистотой, в небесное хранилище душ. Содействуя она ждала, добавляя в небесную мелодию стук любящего сердца и в каждую душу. Человек чуял волшебное пламя тепла. Сжигалось отчаянье, задумчивость, боль и проходил испуг. Оберегающая звезда вдыхала часть себя в земные творения, управляя судьбой, приносила ощущение прилива светлых сил. С ослепительной улыбкой и вдохновенным взглядом отозвался всем сердцем, всем существом на звёздный зов и прочь от скованного льдом волчьего воя бежал таёжник под вращением небесных душ в направлении Матери звезд. Призванный таёжник стремился достичь тех высоких пространств, где звёзды дарили свободу от ошибок. Удержать устремлённого таёжника бегущего напролом, через белую мглу ледяной пурги и каменные цепи гор, даже зверям было не по силам. На указанном пути совершенно не чувствовала душа боли, ран и обморожения. Весть издалека металась сквозь его существо, но он знал, что неспособен пройти мимо и стремился в глубины небес заглянуть. Наслаждаясь созерцанием перемен звёздного мира, не цепляясь за прошлую жизнь, менял привычки и замечал, что вокруг его сердца мир светлел. Путешествие не заканчивалось, одна заботливая звезда тускнела, а отторгнутая светилась. Взглядом достигал сладкогласной вершины, но появлялись другие, более высокие звёзды. Под тихое и пробуждающее пение думал о счастье наяву. Просил отпустить, но делал самый решающий шаг за улыбкой звезды. Всё нетленное привлекало, необычно восхищало и заманчиво манило небывалыми творениями нетленных душ. Странным было призывающее очарование, сотканное из нереальных звуков и строф, от которых перехватывало дыхание. В дебрях музыки сердце мерцающей звёздочки вспыхивали души неожиданно ярко. Открывая для себя свет озарений среди бездны небес, наслаждался чудесным моментом, думал о прошлом, жил в настоящем, и мечтал узнать будущее. За полшага от недосягаемой и радушной Матери звезд, огонь молнией выжигал неуёмное сердце, в видениях и испытаниях испепеляя равнодушие. Устремлённое к пылкости звёзды в едином ритме выгорало сердце и становилось огнем - само себя рождая. Подчиняясь извечному зову разума, рвалось сердце от жара, мечтая всё земные сердца зажечь вспышками звёзд. Откликаясь на беззвучный зов рассудка сокрушающие преграды превозмогало. Слушая зов памяти неизмеримое обновление постигало. Утешал зов рассудка и сквозь оковы сомнений бесконечно вело за искрящимся счастьем, принимая вызовы судьбы.

      Опомнившись, не исчез в кромешной тьме человек, а обессилев, спустился с небес навстречу оленьей тайге и остроконечный лунный краешек шёл за ним, серебром взламывая рассвет. У тлеющей золы костра явился в обыденную земную жизнь. На сухую хвою в изнеможении упал сражённый горьким несовпадением мечтаний. Причудливые выходки в ответ на негласный зов великого таинства и мир далёкий от чистоты не причинили душе собирателя звезд вреда. Отрешённость в пустоте продолжалась не один день, а закончились неуёмным рыданием слез с болью и наказанием сомнениями. Не видя радостных побед, таёжник каменел, впадая в глубокий провал сна, а приходил в себя обновленным, позабыв, что с ним произошло. Неистовство Матери звезд являлось одним из признаков, по которым олени определяли путника Вечности. Неземной красоты, коснувшись рукой, искры сердца его не остыли, а он наудачу общался со звёздными душами и по желанию умело ловил небесных связей незримый ритм. Не боялся смотреть поверх земной судьбы. Имел способность зажигать звезды, если их становилось меньше над заснеженным стойбищем. Наполнял стадо оленей светом, озарённым щедростью следуя зову сердца, снимал недуг, обнаружив в теле участок, в котором нарушено пространство созвучия. Возвращал здоровье, восстанавливая гармонию тела и души. Устанавливал звёздные правила, с помощью окриков отгонял хищников и испугом наказывал лютых зверей, превращая их в странников. Любящим сердцем заглядывал в оленьи глаза и в озарении прорицал, властью сумрака разума зрел в прошлом будущее. Под счастливой звездой со звёздной свободой, огранённой мудростью, ясно видел и жил, не останавливаясь на нелёгком кочевом пути ведущим сквозь лабиринты холода и тьмы, а заветная удача за ним бежала, понимая, что в тайге без неё не выжить.

      Путник Вечности совершал человеческие просчёты, но жалобы и просьбы почитал и без обмана сердца зажигал. Позволял музыке и ритму уносится в далекое путешествие вглубь себя и жжёное сердце пламенело. В сгустках разных бед не всегда для умного чуда открывал очи. Не жалея сил души трудился, но теряя свет и пульсацию в сумерках затуманенных звёзд, разочаровывались и обманывая себя, не получал желаемой удачи, кое-как сводили концы с концами. От равнодушия и холода истина Матери звёзд бросала тень сомнений. Превратилась в туман, сжалась тьмой медного зеркала, расползаясь по тропам нижнего мира. Гасли звуки, пала завеса на глаза. Стало скучно человеку бороться с отчаянной судьбой, а душа затуманилась. Не поверил в опеку Матери звезд, а решил залечить надлом душу на развилке трёх миров. Наметала метель сугробы в мыслях и наяву в серой мгле заблуждений. Снежный покров стал высоким, а человек примерял костюм-птицы и костюм-изюбря. Хворал и худел, но на зов о помощи души-предки отвечали очищением. Хищники набрасывались, стойбище опустело, олень-предок исчез в ловушке тени без заботы чуткой души. Бежал под бездомными звездами силуэт оленя по снежному насту, скрываясь от врагов на гребнях гор подпирающих небосвод, звал на помощь. Человек чуял хождение погибающих душ и понимал - значит, он нужен не только самому себе. От отчаяния, страдал таёжник, страстно захваченный состраданием, собирал духов-помощников в глубине струящихся ветров. Отправлялся на поиски душ искажённых меж явью и сном, тонул в снегах закрывших трещины ледовых обрывов. Теряя силы, скитались опустошённые души рассеянно бродили без цели, бросая вызов мареву и снегопадам, взывали человека громко камлать, звёздным огнём обжигая горло. Ждали появления звезды из темноты, теряли опору и не знали, в какую сторону идти. Мелодично сладкий голос Матери звезд выходил из потёмок души. Метель слепила, души надрывались и блуждали, а беззвучный дух-веление водил сквозь исчезающие тени к ровному и ласковому блеску, освещающему тропу. Тусклый отсвет перевоплощался в яркий искрящийся свет, необъяснимым звуком возвращая оленей под охрану человека.

      Не покорность в тени звезд и забывчивость следовать зову Матери звёзд, в необъятной высоте белоснежных вершин, отгоняло удачу. Везение не случайно встречалось на распутьях, перевалах, ухабах и порогах, её просто так сердце не получало. Тревога, паника и подавленность в мерзлой белизне снегов, были случаем, когда душа искала причину изменившую линию поведения в худшую сторону и находила силы изменить жизнь. В сумерках оставались страдания, горечь сомнения и заботы, а возвращался дар прозрения. В поисках удачи оглядываясь по сторонам, ненасытным взором смотрела душа в необъятную пустоту над высотой небосвода. Лучистые звёзды, горели для тех, кто поборол в себе чутьё зверя, мечтая, умел из застывшего мрака горечи и печали выбираться. Счастье, было рядом, когда сердце искало небесный свет, а из стылого хаоса и хладной тьмы сама собою возникала властно влекущая красота звёзд. В озарённом небесным огнём сердце загоралась любовь с отсветами тёплого счастья. Презирая грёзы, от стойбища к стойбищу под звучание тайного бубна звёздная удача кочевала за душой - вместилищем сильных чувств. В размягченном небе иссохшими губами о счастье камлал человек и следовал за путеводной звездой по жизненной тропинке, полной ярких событий и впечатлений из тьмы к свету.

      Русин Сергей Николаевич

      Читать книгу "Ловец Солнца"

      Моя Тофалария

Сохатая луна

      Лось, олень и медведь были наиболее ценимыми изображениями в мифологии наскальных писаний. Бродячий охотник рисовал на скале в круге времени загадочные контуры сохатых, направленных рогами к озеру с не замерзающим ручьём, а копытами к вершине горы Медвежий Клык. Из хранилища детских душ разливала в ручей светлое серебро сохатая луна. В пору талого снега пожелав воды напиться, лунный рожок спускался в узкое ущелье, промытое журчащим ручьём. Стремясь найти подлунный свет, приходила к ручью на водопой беременная лосиха с плодом, видимым внутри солнечной матери. Лосиха бодалась с отражёнными лунными рожками в молочном ручье, слегка луну наклоняя к Полярной звезде придавая новорождённому детенышу жизненную силу. Лосиные люди, днём и ночью наблюдали за сохатой мамой с лосятами, возвращающим в душу ручья насущный свет. Продолжение наблюдений завещали детям, а те должны были завещать правнукам. В месте соединения неба и земли, людей и зверей, искали ответы на волнующие вопросы о смысле жизни и своём предназначении.

      На скале охотник насечками отмечал дни добывания охотничьей удачи, а над ними изображение фаз луны. В солнечный год укладывал, чередуя лунные месяцы звериного календаря основанного на поведении промысловых животных. Хозяин гор делил годовой круг на зимнюю и летнюю части. Зима сменяла лето, и наоборот, а охотник в круговороте дней продолжал изображать миф о погоне луны за солнцем. День медведя приходился на раннюю весну, когда зверь выходил из берлоги и вертикально пересекал лосинную тропинку. День лося совпадал с первым снегом, гоном и извлечением охотничьего счастья. В эти дни граница между миром людей и миром животных становилась преодолимой, а охотник искал себе друзей, чтобы превратить необузданных диких зверей в одну таёжную семью. Сородичи дарили подростку снаряжение для посвящения в охотники. Уходил в дремучие дебри на развилку звериных и охотничьих тропинок встречаться с неприкосновенным животным - матерью-лосихой. По тропе, ведущей к заветной мечте, приманивал Снежную лосиху из таёжной чащи. Испытывая потребность в соли, к нему осторожно подходила сутулая, угрюмая и горбоносая лосиха. Глубоко вздохнув, брала сладкую соль из рук мальчика, губами обжигая пальцы, считая его надёжным другом. Подросток чувствовал чужую боль, лечил невзгоды горьким сахаром и замечал, что лосиха брела на лунный зов судьбы, а на солнечном закате незаметно растворялась за перевалами Медвежьих гор, за которыми в берлогах накрепко засыпали медведи. Звезда падала липкой снежинкой прямо в серебро ручья и в небе просыпалась сохатая луна, тропинку прокладывая для восхода двух звёздных лосят. Один лосёнок без усилий поднимался из-за горных вершин на бирюзовое небо и купал в ручье свои ледяные рога. Другой лосёнок приближался по тончайшему и прозрачному слою льда, ночью покрывшему озеро, вспыхивая острыми искрами света. На каждом лосёнке золотившейся отблеском искре был свой кусочек неба. Подросток видел на тонких льдинках мать-лосиху, чудный узор рогов которой сверкал живительным светом. Сияющий лёд блестел в остывших проблесках. Мать-лосиха казалась самим светом солнца. Животное допускало юного охотника в чарующую реальность, где мёрзлое озеро могло казаться лунным, а Снежная лосиха ослепительным зазимком, рога которой украшали отростки, отражающие сияющие лучи.

      Мягкий лунный свет вьюгой дышал, а лосиха внутренней силой не пускала холод в испуганное сердце. В лунных сумерках белым инеем покрылись высокие горные пики, перелётные птицы и небесные тени. Лосиха большими позолоченными рогами стужу с себя отряхивала. Смотрела на сохатую луну небесными глазами, отчитывая привычный ход вращения ночи. Лопатой широких и плоских рогов собирала сохатая луна звёздные россыпи к краешку неба. Звёзды падали в туманные стороны сизой пустоты. Поднимая изморозь зари, лосиха в этом кружеве сохатой луны воплощалась в совершенно белый цвет.

      Уходя от прошлого лунной земли, тянула лосиха нить времени в мир не рожденных лосят. Бесшумно пересекая развилки горных хребтов и путаясь в колючем холоде хищников. Лосиха перед тем, как лечь спать, двигалась против ветра, а затем совершала часть уже пройденного пути в обратном направлении, чтобы идущий по следу медведь-шатун приближался к ней с наветренной стороны. Кружился снег в нижнем слое неба, плыла в ручье луна, а лосиха глаза в глаза смотрела врагам, не хватающим пищи. Из лунной тени свернувших троп караулила росомаха. Рысь прятались за ветвями деревьев, стараясь запрыгнуть на спину. Волк следовал по вязким болотам и густым слоям снега. Лосиха отпугивала хищников рогами, била копытом, мотала головой, крутилась и наблюдала. Свирепые звери душу сжимали пустотой прошедших ночей, а лосиха без сохатой луны скучала и сплетала нежный снег в узоры мечтаний.

      Невезение падало на тех зверей, кто вредил лосихе-матери. Скалы осыпались, могучие кедры сохли с вершин, а ослушник проваливался в пустоту берлоги. У очага потрескивали и шипели угольки костра, чай закипал в котелке, из обычной пшеничной муки лепешка румянясь в золе, приносила уют и радость. Пламя не спешившего угасать костерка танцевало во мгле, а охотник замечал, что к удаче у стойбища бродила влюблённая в лунную зиму Снежная лосиха. В лунном свете отражались снежинки способные творить чудеса, а мечты становились в одухотворённых горах явью. Возможно, Хозяин гор спускался в горы в виде Снежного зверя. Белым снегом припорошенная лосиха управляла ветра потоком, тушила пожарища, отводила паводки. Снежный лось, перешептываясь с Полярной звездой, приглашал в горы ледяную луну. Приземлилась морозная луна на вершину ледяной горы и строила там снежный чум. Чувствовала себя хозяйкой снежных гор и отправилась странствовать. Порозовевшая луна позёмкой шла, всё покрывала снегом и заковывала реки в непробиваемые наледи, дыханием загоняя всё живое в норы и логова. Проверяла стужей, трепала метелями, убаюкала длинными ночами. Защищая горы и их обитателей от невероятного озноба, который несла морозная луна, укрывался лось тёплым снежным одеялом. Взмахом золотых рогов, иней с широкой спины лося осыпал всё горы нежным пухом, превращающимся в снежное покрывало. Среди надлунной тишины, из безветрия бездонности, неспешно спускались на горы пушистые комочки неба.

      Стараясь не стряхнуть блистающий наряд, повелитель стихий брёл следом за зимней луной по свежему снегу, хрустевшему под лёгкими, почти невесомыми шагами добывать удачу. Блестящие льдинки переливались в лунных лучах. К меху лося притороченный иней простирал резным узором над замерзающей рекой. Слегка дрожа, зимняя луна бросала на крутую спину лося призрачные сны и тени. Застыв от их причудливых сплетений, лосиха запрятанный свет своего сердца дарила сохатой луне. Смыслом нежным вплетая ласковые слова в злые ветра. Очарованная неземной красотой лосиха золотыми рогами равняла снега. Просыпаясь от звёздного сна, снежинки превращались в лёд. У зимней луны были разные имена. Вьюжная луна приходила во мглу. Вихревая луна со снегопадом. Узкая луна приносила мороз. Комолая луна стелилась льдом. Заметалось лунное счастье. Волновалась лосиха при виде сохатой луны. Хрустальной луной любовалась. Снежинки одна за другой ложились на теплый нос лосихи и таяли, превращаясь в ажурную изморозь снежной луны. Лосиха ловила золотыми рогами ветряную луну, чтобы не ревновала. Узоры звёзд бросала на неё лунная судьба. Легче птичьего пера становилась бесплотная луна. Снилась ускользающей луной удача. Цеплялся взглядом за луну провидение, а потом за луну везения и ещё за лунное будущее, а проваливалась в пустой покой между ними.

      Подруга сохатая луна даже в самой сумеречной мгле была холодна и сводила с ума своей исполинской силой. Лосиха бродила, не разбирая тропинок. На извилистых поворотах сбивалась с пути, а в жизни путалась. Она хотела быть счастливой, но лунный холод неизбежно нёс в себе разочарования. Снежная лосиха болела, страдала и сбрасывала рога, а сохатая луна в стылый снег и гололёд с ней бодалась. Жевала обледеневшую кору, шерсть вязла в снегу, обдирала камусы, теряла на развилках своё равнодушное счастье. Волк выгонял лосиху на тонкий слой радужного льда и она, бежала, уставала и падала, но оставалась честной с самим собой. С трудом поднималась, а лёд садился тяжко вздыхая. Погружалась в снежный ворох, а сохатая луна гладила её по холке. От силы лунного холода не замерзала. В рыхлом снегу становилось ясно, что чудеса - всегда в сердце, и не создаются лунной погоней волчьей стаи, а откликаются на него. Лосиха переносила неприятности, но не знала, по какому бездорожью исчезала и появлялась луна, поэтому возвращалась к мечте и попросила ветер прогнать снег, покрывающий горы. Снег отступил и выступающие из-подо льда проталины становились началом тёплой жизни. Уходил лёд из-под ног сохатой луны, она не противилась золотым рогам лосихи и мчалась в небеса не рожденных лосят. Затихали горы от их прекрасного света Полярной звезды, замирали ночи в тревожном ожидании великого чуда - наступлении нового лета лосиха меняла обличье.

      Лосиха ходила по растаявшим болотным топям, не смея шагнуть в пустоту топи. Чувствуя почву, прокладывала новые тропинки сквозь закрученный чапыжник раздумий. Передвигалась не грациозно, но легко, не бегала долго, но ходила быстро и далеко. Странствуя под путеводной звездой, по пути обламывала ветки тальника длинной хоботообразной губы, зубами сдирала кору с осин. В одиночестве бродила по просторам белоснежного ледника, потряхивая на шее – шаманской серьгой. На солонцах стояла под тонкой луной, при свете солнца устраивалась на открытых болотах, в топких местах проползая на брюхе, вытянув вперед передние ноги. Поедая грибы, щавель, голубицу, бруснику и клюкву, чувствовала потребность в воде и приходила к лунному озеру. В сильную жару, овод заставлял лосиху искать убежища в воде, а она стояла в озере, высунув только раздутые ноздри. Птицей парила летняя луна, лосиха мягким светом глаз считала неисчислимые звёзды и медленно растила новые рога, у которых каждый раз становилось на один отросток больше, по количеству прожитых лет. Лосиха к лунным бликам тянулась навстречу и не удивлялась чудесам в водах одушевлённого озера, общаясь с их знаками. Озеро жило на границе ледника и дремучей Медвежьей горы. Из озера вытекал ручей Вселенной в огромный мир чудес. Лунными ночами озарённое озеро оживало. Оно всё слышало, видело и хранило в себе отблески небесных звёзд и таёжных обитателей, приходивших в радужных мечтаниях напиться. У вод озера лосиха слышала внутренний голос и вела диалог с самой собой. Невесть откуда возникали предчувствия новых и воспоминания пройденных троп, мелькали встречи и расставания. Лосиха внимательно смотрела в бездонную воду и теряла очертания рогов поддерживающих лунное серебро среди звёздного пространства. Вместо отражения чудесных рогов, пасмурным ветром бежали морщинки волн, а вода снежным порывом напомнила о безродных душах и всегда существующих. Из глубины озера огромное отражение манило лосиху одержимостью вьюг зимнего одиночества. Лосиха, робко взглянув в лунную бездну, зажмурилась сквозь облака, замотала золотыми рогами и отчего-то загрустила. Оживал под съёжившимся сердцем лосёнок, любовь излучая. Мерещился колючий снег во влажной дымке тумана и беззаветно блистающие капельки росы переходили в изрезанные льдом метели. Чуткая лосиха застучала копытом по блику от сохатой луны, и наклонила рога навстречу мчавшемуся на него видению. Но ничего не произошло, снежные лосята не росли снизу, из вод озера. Под созвездием гасящих волн лунной воды отражался распахнутый мир не рождённых душ, помогая радостно приходить лосятам. В вихре нежности не меркнущая луна случайно скатилась небесной слезою в опрокинутое озеро. Не разбилась старая мечта на обломки бывшего счастья. Лосиха разделяла боль и радость с сохатой луной, вкушала горечь и сладость. Загадать успела желание, а тонущий в призрачном свете лунный рожок достала рогами. Утешила, очистила, но слегка чешуйками льда подёрнутой воде удержать не смога. Запрокинув рога за спину, подкинула сохатую луну вверх к высоким холодным грёзам небес. В обнимку с россыпью звёзд сохатая луна озарила все двенадцать небес, а лосиха понесла свое дитя под сердцем. Лосиха зорким взглядом видела белый снег, падающий на проталины, будто вечное сокровище вселенной в первой обжигающе-ледяной оттепели. Бродяга отправилась в путь от безучастного ожерелья небес сквозь терзания к сияющей Полярной звезде, чтобы принести в горы весеннюю луну с первоцветами, гололедицей и перелётными птицами, помочь сохранить существующий порядок мироздания.

      Замер звёздный простор и застыл на горных пиках светлый покой. Костёр погас, зола доедала пламя, не дождавшись рассвета. Далеко за горами охотник проснулся в меховом золоте блещущего света. Цвета льда Полярная звезда окутывала небеса, как знак немеркнущей вечной надежды и ожидания. На развилке звериных и охотничьих тропинок человек отдохнул, пропитавшись надлунной вечностью, перевернув свою жизнь глубиной бессонницы. Не стиралась из памяти недавно родившая мать-лосиха с новорожденным малышом. В изначальном свете лосенок встал на ноги и мечтал вырастить рога, чтобы меряются силой в поединках с сохатой луной. По кругу солнца, без суеты перекочевала лосиха к лунному озеру не замерзающим ручьём, довольствуясь своей долей кормила детеныша молоком до начала осени. Мудрость вечной тропы подсказывала её сердцу, подарить долгожданному лосёнку возможностью добавить к таёжному счастью луч воспрянувшего светила.

      Русин Сергей Николаевич

Небушко

      Кочевой таёжный оленевод-охотник принадлежал к группе людей, имеющих кровное родство с духом животного, которое становилось помощником и путеводителем. Медведь по имени - Небушко был близким соседом и влиял на смысл жизни, помогал на пути постижения самого себя. Животное выбирало человека, чтобы быть его наставником при добывании охотничьей удачи. Таёжник признавал медвежью силу, твердость, чутьё и хитрецу в которой нуждался. Не отрываясь от единства с природой, чувствовал глубокую мысленную близость с этим зверем. Вне берлоги не охотился на медведя, а при встрече смотрел медведю прямо в глаза, стоя на месте, никуда не уходя. К таёжнику медведь относился уважительно и предпочитал уступить тропинку, он понимал, что у человека свои дела, у него - свои, незачем мешать друг другу. Медведя не подкармливал, чтобы зверь не привык брать еду и если его не накормят, возьмёт сам, проявляя чудеса ловкости. Знатока повадок Хозяина тайги - ценили, к нему обращались за советом. Его напутствия меняли мнение и помогали выйти на иной уровень отношений с любопытным и не агрессивным зверем. Оставлял царапины на стволах деревьев медведь, устанавливая границы своей территории. Давал медведю знать, что идёт по его угодьям - человек делал зарубки выше царапин. Медведь сердился потревоженный в берлоге, раненый или захваченный врасплох с добычей. Зимняя спячка медведя учила толкованию времени и напоминала о поручителе клятвы, произнесённой на медвежьей лапе, что ложно присягнувшего не брать с тайги лишнего - ждала заслуженная кара.

      На лунный ободок ревел взволнованный гоном изюбрь в лиственничной тайге с подлеском из кедрового стланика. Всеядный медведь ел особенно много и жадно, торопился нагулять жир перед зимним сном. Залезал на кедровые деревья и обламывал ветки и собирал упавшие шишки с земли. Не проходил мимо запасов орехов, сделанных бурундуками. Раскапывал норы, добирался до ореха и поедал их вместе с хозяином. Медведь лакомился личинками муравьёв, ягодой, рыбой и мелкими грызунами. Крупный хищник отбирал добытых копытных у волка или рыси и пожирал зверей упавших от недуга и старости. Неурожайный год задержал сроки залегания медведя в берлогу. Зверь нервничал и кормился в снежном покрове, выкапывая шишку-паданку, стремясь отъесться для длительной зимовки. Жировые отложения на запас помогали медведю в спячке согреться и дожить до весны.

      Птичьи стаи улетали в край тепла, а медведь приглядел место среди корней вывороченного дерева в дремучем закутке и начал устраивать новую берлогу. Убежище выстилал кедровыми ветками, мхом, сухой травой, корой, оставляя отпечатками всех пяти пальцев следа на земле и снегу. Прежде чем улечься в берлогу, путал следы: петлял по бурелому, моховым болотам, скакал через валежник, бродил по водам ручья. Успокоившись, что всё хорошенько запутано, спрятался в берлоге. Сон теплокровного медведя был неглубок, он спать не спал, а так - лежал и дремал. Слышал даже отдаленные звуки, а что творится под боком, как ни странно, не чувствовал. Впадающие в спячку бурундуки и сурки цепенели в норах, температура их тела резко падала, но жизнедеятельность незаметно продолжалась. Таёжные полёвки выстригали в шерсти медведя дорожки, собирая подстилку для гнезд в логовище. Он не обращал на них внимания, если гладили по шёрстке, а не против неё. Бродячего собрата медведя-шатуна опасался. Не успевший набрать достаточный жировой запас медведь-шатун, не мог залечь в зимнюю спячку и обречённый на гибель от голода и морозов, обнаружив и разрыв его берлогу, мог загрызть его со сна вялого. Глубоким сном медведя могли воспользоваться многие хищники бодрствующие зимой. Если бы медведь в берлоге спал не чутким сном, то не смог бы проснуться, когда волчья стая начала обгрызать его. Сквозь сон медведь слышал всё, что происходило вокруг, а в случае приближения опасности мог покинуть обиталище. Желая быть к лунному загляденью поближе, скрытых убежищ с осени он подготовил несколько в буреломе на скалистой горе. Влюблённый в лунную странницу медведь через отверстие берлоги дышал ей в лицо. За облако прятался неверный свет, а медведь в берлоге тосковал бессонницей. От долгого ожидания менял логово, а увидев утерянный след лунной дорожки, решительно вступив на него, шёл навстречу в бескрайней тьме.

      Кутаясь в снегопад, подошла зима. Золотая хвоя лиственницы осыпалась, ударили морозы и закружились метели. Реки покрылись слоем льда. Лютый холод и голод теребил сонливых белок. В уютной берлоге медведь не боролся с тягучими чарами сна, закрыл глаза и калачиком свернулся. Собрался зимовать без еды и питья, используя только прохладный воздух для дыхания. Менялся жёсткий кожный покров на подушечках лап, старая кожа лопалась, шелушилась и свербела. Уменьшая неприятный зуд, медведь облизывал лапы. Кружились снежинки и одиноко сыпались в чело берлоги. Медведь, носом в шерсть уткнулся, уши лапами закрыл и крепко заснул. Снился чудный медвежий сон, в котором он был счастлив. Бродил по надлунным мирам в долинах созвездий грёз. Звёзды падали, лунная странница освещала сумеречную тайгу, где озверевшие птицы и хищники были кроткими и отзывчивыми. Лунный свет дарил видение, проникал в сердце, а медведь чувствовал его. Скитаясь по бездонному небу, Хозяин тайги видел себя телом - медведя с сердцем - человека. Но звёздный сон не длился вечно, а медведь чуть-чуть слегка испугался. Чужаки с камушками в груди выследили берлогу и накинули на чело ловушку-петлю. Лезли в чужие угодья, стараясь ссору меж медведем и таёжником затеять. Таёжник соблюдал закон побратимства, охраняя сон медведя, убрал петлю с берлоги. Рыдая молча в пустоту зеркала сна, звёздное небо карябало снежными когтями облаков изорванный край берлоги, разворошив медвежье затишье. Медведь ворочался, рычал, злился и проснулся внезапно, но дрёма продолжалась. Осторожно, крадясь, вылез из логова, и начал в забытье по заснеженной тайге бродить. Медведь разочаровался, что в новолуние жизнь зимней тайги - ужасное зрелище и потерял своё имя. От берлоги и до самого горизонта стелились студёные белоснежные горы. Сквозь трещины облаков серебристые искорки отражения звёзд мерцали на волнистых сугробах. Ожерельем россыпных блёсток горная тайга окружала медведя. Большая и Малая Медведицы по млечной тропе навстречу брели не спеша. У Малой Медведицы ярким светом сверкала сокрытая звезда - Полярная, прямо над Северным полюсом, указывая путь к скалистой вершине. Медведь-странник надеясь, что в облаках не померкнет отправная звезда, на ощупь и наугад к ней зашагал. От безмерного звёздного блеска медведь шатался, он уже прошёл половину пути в сплетении грёз и мечтаний, но засомневался в своих силах. Взглядом искал восход лунной странницы, но закачался и неуклюже плюхнулся в тёмный сугроб. Падающие звёзды вращали небо и заставляли верить в себя, а медведь пополз по уступам скал, где гнездились вороны. Внизу ущелья не замерзло болото, наледью покрывая ягельный ручей. Зверь рисковал, боролся за жизнь, усердно искал направление, но его не было видно среди примерзших к скалам звёзд. Медведя ветром качало в разные стороны, но он упрямо шёл вперед, падая и вставая. Колючий снег бил в глаза и валил с ног, потом поднимал вдруг до звезд. Через унылые сугробы высокой Медвежьей горы мечтал вернуться в запасную берлогу и под звёздными искрами уснуть крепким сном.

      Путаясь в звёздных крыльях, лунная невидимка мутно осветила исток ручья с торчащим изо льда острым каменным зубом, а косолапый пересёк тропу таёжника с подветренной стороны. Человек забыл всё вокруг, оставшись в тиши и одиночестве, ища направление к перерождению. Медведь на белом снегу выглядел невероятно большим и дал урок необычайной мощи и потрясения. Он поднялся на задние лапы, обнажив клыки, пошёл наперекор с душераздирающим рёвом, брызгая слюной, неистово рассекая воздух огромными когтистыми лапами, с мощью, подобной снежной лавине. Таёжник, повинуясь внутренним побуждениям с изумлением, уставился на открытую пасть медведя. Неожиданно встал на носки, поднял руки над головой и издавая нечеловеческие звуки, попытался обнять старшего брата. Он не боялся, что медведь прижмёт его, а предсказывал каждое движение лохматого зверя. Дружелюбный братишка перестал навзрыд реветь, шумно вдыхая сочный воздух через раздутые ноздри, пристально осмотрел руки загребущие и поперечные глаза завистливого человека. Опустившись на четыре лапы, вспомнил о том, как вместе собирали клюкву и шишку-паданку. Обойдя со стороны, лохматый зверь легко, ударил пальцевой подушечкой лапы по груди - отшвырнув таёжника со своего пути. От удара медвежьей лапой стало тесно, а таёжник пошёл навстречу воспоминаниям: твердо ли знал меру, добывая зверя больше, чем нужно, не трогал ли маток с маленькими детенышами. Медведь пометил человека, оставив не глубокие борозды царапин, а без оглядки проследовал навстречу лунной страннице, растворяясь в завьюженной ночи. Человеческое сердце онемело, но способно было чувствовать боль. Косолапые следы поручителя клятвы на хрустящем насте указывали, что ложно присягнувшего ждёт наказание.

      Заснеженную тайгу огласил рык медведя, попросившего облачное небо показать Полярную звезду. Отражение в холодных глазах бездны надлунного мрака, дало человеку риск пережить грусть раскаянья. Топя снег дыханьем - замер, увидев отблеск прожитых дней между землёй и звёздным озарением. Над изгибами вершин огромный звёздный медведь парил в смутной синеве глубокого неба, перевёрнутый вверх когтистыми лапами. Вздетые лапы, сквозь когти-созвездия цедили души добытых соболей и копытных. Бег перистых облаков создавал необычную иллюзию возрождения зверей. Казалось, рассекая облако-небо, души добытых зверей вновь возвращаются в лоно матери-тайги, селится в плоть новых соболей и копытных. Обхватив Полярную звезду, медведь сквозь свет за облаками странствовал по вечному и неподвижному надлунному миру. Звезда находилась на незыблемом двенадцатом небе, а души крутились вокруг неё. Очертания перевёрнутого медведя дало таёжнику удачу оправдаться перед недоступным миром целиком, в котором прощёные души честно добытых зверей за ним не ходили. Ворон взмахом крыльев сбил снег с кедра на подлунную дорожку, а от звёздной дали таёжник вернулся на сонное стойбище к размеренной жизни.

      Не переставая, шёл снег, засыпая пики гор. Скрылись звёзды, а медведь сбился с пути. Сугробы обошел, следы подобные своим нашел на снегу. В невидимых чарах мрака, он медленно брёл вперед, утопая в снежных заносах. От сильной ледяной метели покрылся льдинками, свисающими со сбившейся шерсти. Медведь опустил голову вниз и пожалел, что не остался в старой берлоге, где полёвки разглаживали ему мех. Подняв глаза вверх, увидел родовой кедр, разлапистыми ветвями по облачным щелям чёрного неба собирающий звёзды к гнезду Полярной звезды. Сплетения корней утопали в снегу, как будто без всякой опоры кедр парил в невесомом мареве Земли и Неба. Лунная странница просвечивала сквозь прозрачную хвою, касаясь судеб зверей и вселенной. Ободок наполнил кедр жизни серебристым светом, а медведь увидел глубокие царапины и покусы, сделанные когтями и клыками на мозолях коры. Прижжённые смолой борозды по стволу восходивших на небо предков, напомнили о жестоких схватках и грозном рёве зверей.

      Мела ненасытная пурга, исчезая за горизонтом и оставляя лишь ей одной тайны. Медведь мёрз под бездной неба, а ветер едва не сдувал в ущелье, где поджидала свирепая стая. Волчий вой предвкушал сытный обед, а сообщал воронам о растерзанном сохатом. По направлению ветра не подкрался медведь к волкам, а они не бросили недоеденную добычу при появлении бродячего хищника и не отправились на поиски нового зверя. Не раненый и не озлобленный медведь, за спячку не много жиру сбросил, а без причинения вреда волкам вежливо прошёл по доступной ему одному тропинке. Звезды видели его в темноте, иногда оступаясь, падали с небесной выси, сгорали - не долетев до земли. Полусонный медведь не разогнал голодную стаю волков и не забрал у ворона пищу. Осторожно взглянул со стороны, как глотают слюну и скалят клыки алчущие хищники. Странствующего в непроглядной мгле медведя, заставили опомниться с шумом взлетевшие куропатки. Чуя нрав зверей и птиц, наблюдающих друг за другом, медведь знал твердо, чего он хочет и искал свои метки. В пути медведь был спокойным и неприветливым, сообразительным и подчинённым чутью, но он решил сквозь опасности и мороз, достичь потаённой берлоги. Во что бы то ни стало, шёл вперед по лунной дорожке, размышляя о смысле укромной жизни. Для одиночного зверя суть существования была в высоком доверии, летом странствовать по бескрайним просторам - в поисках пропитания, а зимой отсыпаться в отчем логове. Рискуя сорваться в пропасть к стае волчищ, медведь не свернул в сторону, а наполнял жизнь смыслом. Зверь, чей сон в берлоге был потревожен, в сумерках студёной тайги, не желал превращаться в медведя-шатуна.

      Упитанный, но вырванный из зимней спячки медведь искал спокойное пристанище для сна. Не жил пустотой не чувствуя страданья, а любя ободок лунной странницы вспомнил своё имя - Небушко и по млечной тропе ему навстречу вышли не спеша Большая и Малая Медведицы. Его не загрыз шатун, не растерзала волчья стая и не задавила слепая петля. Он не погиб от истощения и надеясь на чудо, уставший, но счастливый, под Полярной звездой недалеко от родового кедра на краешке рассвета нашёл берлогу, спокойно забрался в неё и крепко заснул. Улыбаясь светло захрапел, что проспал до конца зимы, где его с тёплым дуновением ветерка нашли перелётные птицы и разбудили.

      Русин Сергей Николаевич

      Читать книгу "Ловец Солнца"

      Моя Тофалария

Перелётная Зима

      Снежный филин сжился с круговоротом зимы, весны, лета и осени. Перестал пугаться суровой Зимы и даже пытался примириться с нею. Зима слишком рано прилетала в Саянские горы и слишком поздно исчезала. Филин ловил клювом первые снежинки и знал - это маленькие замершие звёздочки с волшебным вкусом воды. Солнце холодало, а на золотых жилах ручья не таяла изморозь. Затаив дыханье тайга покрылась мерцанием инея, а над пиками гор остывало небо. В глазах филина ярче солнца горело пламя и лютая стужа, но птица по имени - Зима не улетала за замороженный горизонт. Воплощение Зимы в птицу верхнего мира, меняло картину миросозерцания. Зима беспечно парила, поднимала вверх крылья и наполняла дрожащее сердце, ласковым шёпотом нелепого счастья. Зиму воображал озябшей совушкой, в прозрачных перьях из чисто белого пуха. Тонким незримым крылом взмахивала Зима - сыпался снег, в полёте кружила - заметала жестокая метель. Зима выдыхала леденящий холод, а звери торопились подальше и глубже укрыться. Белая совушка летала наперерез и дуновением всё замораживала. Слуги Зимы - бури, вьюги и позёмки свитою слетали с перьев госпожи. Зима позволяла им крутиться снежными вихрями, мести пургой, бушевать буранами.

      Днём склоны заснеженных гор блестели под солнцем, а во мраке ночи ледники отражали сияние звёзд. В сердце дремучей тайги, возвышался вечнозелёный кедр. Над нежной белизной к чёрному небу поднималась заледеневшая крона. Кедр был могучий и старый, что даже седой мох, не помнил, был ли он росточком. Зима укрывала мощное древо студёной снежностью, завораживала шумным шквалом, проносившимся по занесенной снегом хвое, сметала кору, обламывала с верхушки ветки, валила наземь крепкие сучья. Великан твердо корнями вплетался в подземный мир, а ураган не мог заставить его склонить головы. В неброских ветвях величавого кедра сидел в раздумье мудрый филин, а маленькие розовые снежинки смотрели в бездонные глаза. Прервав череду ослепительных снов, филин вместе со снежинками дышал одной чистотой.

      Зима злилась метелью, щипала холодом, кутала горы ледяным покрывалом, превращая пушистые снежинки в сугробы. Вольготно чувствовал себя в объятиях суровой Зимы пернатый сторож кедра. Сильные лапы с изогнутыми когтями охраняли гнездовье в крупном дупле. Ненавидимый и преследуемый ястребами, филин днём приманивал врагов, но ночью силуэт птицы сливался со стволом дерева, а он хорошо видел в темноте бегущих по снегу зверушек. Невообразимо свирепый хищник с массивными крыльями, при охоте летал плавно и бесшумно. Несмотря на внешность, похожую на ястребиную, распушив перья и раскрыв клюв, шумно, резко и свистящие гудел, предвещая перемену настроения Зимы. Небесный хищник с хорошо развитым слухом время от времени оставался полностью тихим. Особые крючки на крайних перьях крыльев глушили потоки встречного воздуха, а пух на кромке обеспечивал беззвучный полёт, позволяющий внезапно напасть на ничего не подозревающую добычу. Нарядный и опрятный ночной охотник не опускался до поедания падали. Покоритель ночи раздирал тёплую и нежную плоть глухарей, рябчиков, грызунов и белок. Бросался на крупных животных - лисиц, кабанов и кабаргу, не щадил сородичей. Филин по кругу вращал головой, а огромные и неподвижными глазами цвета солнца искал охотничье счастье. Уши располагал на разном уровне головы, душою наружу определяя источник звука. Занимал лучшее положение, чтобы вспышкой мгновения когтей распороть темноту ночи.

      Первые звёзды в небе сверкнули, а Зима разбушевалась нещадным ветром. Тишина длилась недолго: из дупла старого кедрача раздался глухой и низкий мощный звук - Ух! Непролазная чащоба ему отвечала заунывным воем волчьей стаи. Вышли на скалы полночные сообщники, усмехнувшись голодным оскалом. Крики филина и вожака волчьей стаи чередовались, возрастая и сливаясь в неразделимый гул. Филин протяжно выл так же, как волк, хранящий закон свирепой стаи. Нависая над ночью, жуткими звуками пугал скованных морозом изюбрей и лосей в глухих уголках гор. Сквозь бурелом волки не приближались к гнездовью филина, поскольку он бесстрашно наскакивал на непрошеных гостей. Если гнезду угрожала опасность, умный филин кружил вокруг кедра, широко раскрыв крылья, чтобы казаться больше и страшнее врагов. Неподвижность и маскировка уходящей ночи не скрывала филина от слетающихся на переполох птиц со всех сторон. Еле живой от них филин вырывался. Отборной бранью они щебетали, каркали, свистели, днём уснуть не давали. Вздорные птицы с криком нелепо кружили над филином, сбившись в коварные стаи, норовя ударить клювом и когтем отчий кров. Сварливым птицам рвал сердца страх, а они ненавидели филина не случайно. По беспощадным законам он охотился на рябчиков, тетеревов и глухарей. Крепко следил за храбрым ястребом и охранял от вторжения чужаков свои охотничьи угодья. Случалось, хищный филин наталкивался в полёте на сердитого ястреба. Филин яростно рвал его, но бился насмерть раненый ястреб. Долго они препирались, тайга шумела и небо стонало. Сыпался пух вперемешку с ястребиными подбрюшными перьями, а Зима принимала их за снег.

      Снежный филин чем-то похожий на Чёрного ястреба не атаковал отчаянно, он с осторожностью дружил. От слишком крутого холода птицы друг на друга не хмурились и даровали пощаду. С приходом Зимы встречался филин с ястребом и проводил особый охотничий обычай - призывать Дух борьбы. Отдельный полет, проявляющий ловкость хищников, как опасный, так и дружественный. Между птицами было слишком много неясного и пропасть нижнего мира без дна и края. Каждый пернатый зверь твёрдо знал, что в жизни просто так ничто не даётся и выяснял, кто в небе сильнее, тот и прав. Хищники к недругам жалости не знали и стремились занять своё место в небесах. В мерзлых щелях облаков горячо спорили птицы с сиплым свистом ледяного ветра, мудростью и погоней, а диким нравом начали добывать охотничью удачу. Вершителем судеб стала окрылённая Зима, она диктовала условия. Источником небывалой силы выступали извечные посредники - полная Луна и лучезарное Солнце, давая птицам шанс на искреннее согласие, оставить обиды в прошлом и жизнь начинать сначала.

      Зимнее солнце пускало холод - робко кутаясь в тепло, не заботилось о чужой застывшей грусти и боли. Парило светило низко, почти, касаясь горных пиков, спешило серые будни единого неба раскрасить розовыми проблесками лучей. Изморозь, с себя отряхнув златом света, словно тлеющим углём, смутные сердца птиц мучило и обжигало. В одну мечту слились вздорные птицы, распахнув крылья и выпустив когти - выясняли, кто из них быстрее и удачливее, кто окажется первым в состязании по выслеживанию зверя. Взвились ввысь птицы, крылом несогласия прорезая высокое небо. Зима воздушным потоком поднимала птиц всё выше и выше до самого солнца. Из поднебесья смотрели птицы вниз на студёную пургу пиков гор, выискивая на блестящем снегу чёрные точки земных тварей. Прорицатель филин, закрываясь крылом от солнечного света, радушно и хитро разглядывал пустошь сверкающих бликов. В студёных лучах небосвода птица летала ради самого полёта. В небе неподвижно застыл ястреб, распластав в немом восхищении горящие перья. Ястреб одинокий как солнце в ледяных зеркалах острым взглядом цвета ночи увидел, что добычей для их игры оказалась бредущая по промозглым граням гор огненная лисица. Внезапно спустилась птица ближе к земле. Убедилась, действительно по зачерствевшим сугробам в солнечных лучах поджав хвост, мышковала лисичка. Во внезапном броске ястреб, распустил спрятанные за пазуху косые лучи когтей. Стремительно сраженная, словно ударом раскалённой молнии, лиса вроде ломтика солнца стала охотничьей удачей ястреба.

      Древо постижения подпирало краешек морозного неба. Ледяным свечением слегка дрожа, будто пугливая птица, пробиваясь сквозь тучи, тьму разгоняла крыльями остывшая Луна. Хрустальная подруга видений на снег и крылья птиц укладывала в стужу призрачные тени, качаясь в обесцветившемся небе. По узорам звёзд тёмной ночи взлетели птицы в высокое небо и осмотрели узор завьюженных гор. Вниз тянула непроглядная тьма, но она птицам была не помеха. На стылом снегу добыча манила. Ястреб глазами похожими на Луну видел падающие звёзды во всех сторонах света и свысока смотрел на лунную тень. Силы не рассчитал и не смог разглядеть зверя в бездонной зияющей снежной пасти вымерзающей ночи. Филину лунный свет открывал тайное понимание следов на белом снегу. Отражения искрились в лучистых глазах сильной птицы и внутренним светом давали ночное видение, открывая тайну чуять запах страха кабарги. Одарённый охотник не нюхал пустым желудком, открывал не ноздри крючковатого клюва, а вникал в самые тонкие уровни восприятия, в сердца бешеный стук и пульсации на теле земного зверя. Прислушиваясь, пытался определить все составляющие всполохи гибели. Ночью страхом веял каждый вздох. Погружаясь в себя, обретал весь мёрзнущий мир, в тусклом сиянье Луны. Словно ветер с лунной присады силой притяжения кинулся к земле, убеждаясь, что оставив суету повседневной жизни, по снегу брела кабарга за своею опасной судьбой. Глаза цвета жизни от кромешной белизне ночи ожили, а блуждающий в поисках еды ястреб забыл о зависти. Парение на ощупь над кабаргой перед охотой, ястреб воспринял, как предзнаменование победы филина. Ночной охотник без сомнений, ловкость и умение излучал собой. Услышав испуг заведомой добычи, снег мерзлый взметая хороводом снежинок, как облако филин рухнул на вёрткую плоть. Проворство, сноровка помогли белому призраку, подобраться к копытному зверю ближе и в бездну не столкнуть. В темноте разрезанного неба, лютый волк возгорелся в сердце филина. Словно хищная стая замерла птица - клюв наклонив. Став лунной тенью, расправил крылья, обнимая страх и настораживая слух. Низким парением над заснеженной вершиной, стальными когтями на краю скального обрыва схватил кабаргу. Сильный духом филин клювом терзал оленя, вроде бледной краюхи надкусанной луны.

      Суровые тени равнодушно обволакивали слепотой в лоске скрипучего снега, а Луна разлучалась в кружащемся времени с Солнцем. Огорчился дерзкий филин к наказанию разлукой с неустрашимым ястребом и стал садиться на лунное плечо и охотится только в чёрном небе ночи. Летая в смешении мрака и звёздных огней, он взором темноту проницал, а удачные намерения приносил ночным охотникам и серым братьям. В ответ на его ловчий крик откликались лютые звери-шатуны, более страшные, чем стая голодных волков. Обитающая во мраке живая добыча в панике бежала прятаться под замерзающую хвою и лунные тени сквозь завесу снов. В дневном мраке отдыхал филин в родных виденьях, спал как птенец, в родовом гнезде рассыпав пух снов и согретый светом звезд. Охотился Снежный филин тёмной ночью, а добывал себе насущную пищу Чёрный ястреб в белом цвете освещённого солнцем воздуха.

      Остыла ночь под блеском звезд и зябкий снег уснул. Наступил момент примирения врагов, а время остановилось. Промозглая Зима нагло скользила сквозняком сквозь равнины гор погруженные в сновидения. В снежном наряде Зима пролетала по кругу планетного движенья, закрывая задремавшие светила снежной пеленой. Перелётная Зима устала в распахнутом сумраке и крепко-накрепко заснула. Время замедлялось для Зимы и ещё для филина, но он знал, что ястреб от восторга оказался сейчас вне времени. У таёжных зверей и птиц вещающие птицы олицетворяли высокий статус неземных лидеров. Прохладной душой ястреб поверил, что смелый и одинокий филин царит в провалах высокой бездонности небес под ущербной Луной. Чудеса ночи понимал сжавшийся пушистый комок в лёгкой дымке не тающих снов и яви. Вестник ночи и покровитель тайги филин знал великую тайну чудес и никогда не появлялся на солнце. Словно сыч древа вечности, перелетая через лучи лунного света, все закоулки сплетения корней охранял от нашествия мышей. В блеске снегов под полной Луной отважный ястреб смотрел в пустые глаза цвета солнца и считал дух темноты своенравным защитником счастья. Преисполненный видениями, ночной полет филина означал одобрение Хозяина гор, помогал в охоте полагающимся на слух и обоняние волкам, выражая мудрость. Царапая воздух филин - дарил толковые мысли, силу в хрустящих потёмках видеть и находить приметы в стае теней. Ястреб глазами цвета дождя видел филина в дупле - поменяет направление ветер, а поникшего головой - к снегопаду, а кричащего - на мороз.

      Зима повелевала не бесконечно и терпеливые птицы, теплом сменяя холод, скользили у границ льда и проталин. Ветер колол глаза, а хлопья снежинок опускались на камни ущелья. Терпели птицы холод и бескормицу. В трескучий мороз замерзали обнажённые когти, но правила были внутри птиц, не создавались внешним случаем, а только откликались на них. Для беззлобных зверей не могли хищные птицы быть хорошими, а для себя плохими и их повсюду боялись и гнали. Безобидными они были во сне таёжных зверей. Снежный филин и Чёрный ястреб друг другу, были словно беспощадные соперники. Стынущее сердце Перелётной Зимы обливалось колкими слезами, а она белоснежной совушкой упорхнула с тем, с чем появилась. В круговороте чувств уносила осколки видений, примкнув к стае светлых надежд летящих на Север. Сильнее правил Зимы оказался мудрый закон прекрасных светил, позволяющий стражникам тени и света Лунному филину и Солнечному ястребу навечно в объятьях неба на лету поодиночке ловить изумительные мгновения, обгоняя жесткость жизни.

      Русин Сергей Николаевич

      Читать книгу "Ловец Солнца"

      Моя Тофалария